Рассказы Николая Рыжакова

 В рассказах Николая Рыжакова – только то, что сам он видел и испытал за долгую жизнь, а также истории людей, с которыми ему доводилось встречаться. Каждый рассказик – только штрих, но вместе они складываются в правдивую картину жизни людей старшего поколения. Советских людей...

Дядя Дима

В 30-е годы односельчане Сапуновы раскулачили моего дедушку Игната. В Казахстан тогда выслали всю семью – бабушку, дедушку и с ними троих детей – Кирилла, Марию и Диму. Но на одной из железнодорожных станций какой-то человек то ли выпустил, то ли выбросил мальчика Диму в окно в туалете (были, оказывается, и такие люди). Состав отъехал, видать, недалеко. Дима сумел добраться до нас. Его искали, но не нашли. Родители спрятали его под русской печкой, куда кот ходит по разным нуждам. Позже старший брат Максим увез Диму из деревни в Великие Луки, где проживал с семьей. Здесь Дмитрий и вырос.

В 1940 году его призвали в армию. За плечами уже была учеба в строительном техникуме. По тем временам – довольно образованный солдат. Война застала Дмитрия на манчжурской границе. Шесть раз он писал рапорт об отправке на западный фронт (вот вам и кулацкий сын, враг народа) – отвечали: каждый солдат на Востоке нужен.

Служить было тяжело. Главком И.В. Сталин немало боевых частей перебросил на Запад. Но надо было создавать иллюзию, что и на Дальнем Востоке много войск. Выглядело это так: ночью солдат поднимают и – бросок вдоль границы километров на 40–50, быстро рыть укрепления... И так всю войну.

Наконец получили приказ выступать. Вооружение – автоматы, гранаты, кинжалы, ножницы. Передовые посты противника надо было убрать холодным оружием, чтобы не поднимать шума. Прорезал проволоку заграждения и старшина Востряков, саданул ножом часового, развернул – а это женщина. До самой смерти он укорял себя, что четыре года не воевал, а в первом же бою убил женщину.

Войну закончил младшим лейтенантом. В 1949 году – капитан второго ранга, командовал боевым кораблем в Находке. К тому времени, после ранения и госпиталя, он из Вострякова превратился в Вострикова – напутали при оформлении документов. Своих детей у них с женой не было, воспитали приемного сына Колю.

Будучи офицером, дядя дважды гостил у нас. Тогда мы и узнали, что людей, раскулачивших его семью и отправивших ее на верную гибель, он не забыл. После войны нашел он Федора Сапунова, приехал к нему, представился. Сидит перед ним колхозный бригадир с испитым лицом. Когда понял, кто к нему приехал, стал извиняться – время, мол, было такое... Дядя Дима выставил на стол перед Сапуновым три бутылки коньяка, а сам встал и уехал. Я объяснить не могу, почему он так поступил. Может, по принципу «знай наших»?

Когда Дмитрий Игнатьевич вышел в отставку, его жене было предложено по состоянию здоровья сменить место жительства. Купили они домик в Симферополе. Дядя Дима стал председателем комиссии по приемке строительных объектов, пригодилась гражданская профессия. Мы с женой бывали у них в гостях, наслаждались южными овощами-фруктами прямо с грядки, с дерева.

Приезжал и он в Великие Луки. Вместе с моей женой (она была за экскурсовода) они подолгу ходили по городу. Супруга с удовольствием сопровождала этого высокого, красивого седого человека. Дядя Дима пытался найти какое-то сходство с довоенными Великими Луками. Стоял у дома окнами на Ловать, который был построен на месте разрушенного войной, где он жил у брата. Брат его Максим после войны завербовался в Прибалтику, уехал и семью увез из разрушенного города. Умер Дмитрий Игнатьевич Востриков в 1965 году.

Гимн нашей женщине-бабе

Война закончилась. Кругом разруха... В деревеньках-колхозницах по 12 часов работают люди, в основном – бабы. Таскают бороны, плуги, копают колхозную землю лопатами (норма – полторы-две сотки на день). Едят дурной хлеб, гнилую картошку. Работают практически без оплаты.

Когда привезли во двор мешок ржи на трудодни, мать его обнимала и плакала...

Вот так трудящиеся страны поднимали нашу Родину с колен, на которые поставила нас война. И подняли! Встречая женщину этого поколения, я невольно сгибаюсь в поклоне.

...Семью моего дедушки Игната сослали в Казахстан еще в 30-е. Сам дед, бабушка и младший сын их Кирилл так и умерли там. Выжила только Мария, моя тетя. Она получила кое-какое образование (читать и писать умела). Руководила колхозом. Замуж ее выдали за казаха, но свое замужество вспоминала позже с чувством неприязни. В тех краях было принято так: пришел муж домой – разуй, вымой ноги, накорми, уложи в постель и сиди рядом, пока не уснет. Муж-казах погиб в войну.

После Казахстана Мария с сыном Лешей вернулась на родину, недолго пожила у нас в деревне, потом уехала заселять Калининградскую область (прежнюю Восточную Пруссию). Поселилась в Знаменске (Велау). Работала на маргариновом заводе, возглавляла профком.

Ссыльно-каторжная тетя Мария была могучей женщиной – и нравственно, и физически. Высокая, весом около 120 кг, размер туфель – 41-й. Кулаком могла быка убить. В летний сезон рабочих завода отправляли в колхоз. Однажды трое рабочих решили над ней подшутить. Результат: двое оказались под кустом, а с третьего она даже сумела штаны сдернуть. С тех пор они стали расшаркиваться перед ней, как солдаты перед старшиной или как французы перед легендарной старостихой Василисой в первую Отечественную.

Кстати, казахский сын Марии Алексей женился на еврейской девушке, но дети у них – русские.

Рыжая кобылица

После войны в нашем селе появились лошади после «дембеля», с тавром на левом бедре. Списанные из армии. Мы не знали, как звали их солдаты, и скоро приклеили к ним свои имена. Так появились в деревне Гаргаль, Луна, Мальчик, Гнедой и рыжая кобылица, которая, везя груз, кивала головой, за что и получила прозвище Долбуша.

Колхозный бригадир закрепил лошадей за подростками, чтобы навязывали их в обед, заводили в стойло, спасая от слепней-оводов. А ночное! Сколько удовольствия мы испытывали! Собирали хворост для ночных костров, жгли всю ночь, пекли картошку, спали по очереди... Обычно пасли лошадей 2–3 подростка, лошади держались недалеко от костра, который своим дымом помогал им отбиваться от комаров. Мы специально подбрасывали такие ветки, которые дают много дыма. Иной конь подходил и выпрашивал картофелину.

Взрослые и мы, мальчишки, с удовольствием работали на этих лошадях. Демобилизованный конь мог из огня тебя вынести, через водоем вплавь перевезти, только держись за холку.

Кони привыкли к нам и даже реагировали на свист. Если был кусок хлеба в кармане, я делился с конем. Как в войну: хлеба горбушку – и ту пополам.

Пески – небольшой населенный пункт, всего 6 дворов. С юго-запада был вырыт противотанковый ров, длиной чуть больше километра, глубиной 2 метра и примерно такой же ширины. Мужчины лопатами с обеих сторон канавы срыли землю и устроили переезд, чтобы можно было добраться в соседнее село, где были магазин и больница.

Нас не интересовало военное назначение рва. Мы на лошадях через него прыгали. Спорт послевоенных мальчишек.

В тот день нас было пятеро. Моего мерина Мальчика забрали для хозяйственных нужд, и мне предложили сесть на Долбушу. Разгон – метров 50, мое место – крайнее справа. Стеганув лошадей прутом, понеслись. Команда: прыгай!

И тут моя рыжая испугалась, рванула круто вправо, я вылетел из седла и влепился в стену рва. Друзья, конечно, всполошились, бросились ко мне, оторвали меня (буквально влип) и вытащили на ровное место, где я лежал минут десять, не подавая признаков жизни. Кобылицу ругали во все рты, мат летел всех оттенков радуги – это мы умели, живущие без отцов.

Когда очнулся, посадили на лошадь. Леня, старший среди нас, ехал рядом, поддерживал меня. Но скоро я пришел в себя. Дома слез, навязал Долбушу и поплелся на сеновал. Три дня мне было худо, с трудом справлялся со своими обязанностями, часто сидел или лежал.

Прошло немало лет, я работал директором школы-интерната. Однажды на уроке пятиклассник сорвался со шведской стенки, упал на матрас и получил сотрясение мозга... Приехавший врач так осматривал спортзал, что показалось – то ли меня, то ли учителя физкультуры, а может, обоих (оптом) отдадут под суд. Я ему рассказал, что произошло со мною в детстве. Через три дня после падения я уже снова сидел на лошади... На сказанное мной врач произнес: тогда дети были крепче. Получается, нас, как и лошадей, закалила война?