Надвоицкая сага (отрывок из романа)

Роман (работа над ним еще не закончена) основан на реальных событиях. Это семейная хроника, главным героем которой является дедушка автора Александр Глебович Барышнев. Написано по воспоминаниям и документам. Но это художественное произведение.

Об авторе: Анна ПОПОВА – преподаватель русского языка и литературы филиала ПсковГУ в г. Великие Луки, первый лауреат литературной стипендии им. Р. Рождественского, лауреат международного проекта «Мир вокруг нас» ЮНЕСКО – X Международного конкурса профессионального мастерства «Преподаватель художественного образования – 2013».

...Санька словно от летаргического сна очнулся. Стоя в конце декабря 1942 года в Великих Луках на Воробецкой, или, как ее называют местные жители, Сигорицкой высоте, он почувствовал вдруг необычайный прилив сил. Страшная боль и горечь утраты (три дня назад на подступе к городу погиб его замечательный фронтовой товарищ воронежец сержант Вася Литвин) начали постепенно рассасываться, да и добродушное лицо ефрейтора Михалева, протягивающего Саньке артиллерийский бинокль, невольно вытряхивало его из этого состояния.

«Товарищ командир стрелкового отделения, – слегка нараспев повторил Михалев, – слышали? Совсем рядом находится блиндаж полковника Кроника, а в нем сейчас представитель Ставки Верховного главнокомандующего товарищ Жуков! А еще из Москвы в дивизию прибыли писатели Александр Фадеев и Борис Полевой».

«Слышал, слышал», – тихонько отозвался Санька и приложил бинокль к глазам, но посмотрел не в центр Великих Лук, а в сторону темнеющего вдали леса и сразу же замер от изумления. Вот здесь, в кольце старинного русского города, – война, стонущая, вздрагивающая от выстрелов легких пушек из крепости высота, разбитая, изрешеченная, с землисто-пепельным снегом земля, усеянная серошинельными трупами, а там, вдали, – оазис, маленький уголок мирной жизни: под студеным декабрьским малиновым солнцем раскинулась ослепительно искрящаяся, бело-розовая, как зефир, замша снегов, окаймленная тонкими сосенками и березками.

Но любоваться времени не было совсем, и Санька, повернувшись к центру города, сразу же увидел темную крепость с высокой колокольней, излучину реки Ловать, распластывающую город на две части, ее берега, изрезанные многочисленными окопами, безлюдные улицы, площади, каменные торговые ряды, невысокие стены домов, парк и множество старинных церквей. И солдату невольно вспомнился родной смоленский Свято-Успенский собор. От земляков, случайно оказавшихся в дивизии, Санька знал, что фашисты пытались снять с собора кресты, но сделать это им, проклятущим, так и не удалось.

При мысли о дорогих сердцу местах на душе у солдата стало как-то светлее, но тут же огненной нитью сознание прожгла мысль: как они, родные, там?

Незадолго до войны сестра Хрестя, статная темнокосая сероглазая девушка, вышла замуж за деревенского кузнеца-богатыря Василия, прозванного за незлобивость своего характера и за неумение постоять за себя Бидей. А вскоре мать ушла жить к ним: нянчить только что появившуюся на свет большеглазую, вечно орущую внучку Надюшку.

В первые же дни войны зять ушел на фронт.

Председатель колхоза, конопатый Павлушка Иванов, до замужества Хрести безрезультатно оказывавший ей всяческие знаки внимания, почувствовал себя «на коне» и попытался, что называется, «воспользоваться случаем». Но сестра была непреклонна, и разъяренный председатель стал гонять ее на все виды колхозных работ по надобности и без надобности.

Наши войска, неся огромные потери, спешно отступали. Неожиданно полк, в котором служил Василий, оказался в Синявино. И тут случилось неслыханное: молчун и мямля Бидя, прослышав, какое бесправие чинит председатель над его женой, отправился в колхозное правление, схватил конопатого Павлушку Иванова за грудки и, оторвав председателя от пола, долго тряс со словами: «Еще раз тронешь жену – убью!».

Насмерть перепуганный, посиневший и исходящий хрипами Павлушка клятвенно пообещал оставить Хрестю в покое. И правда, больше в ее сторону даже не смотрел.

Сейчас смоленский район – оккупированная территория. Известия оттуда приходят крайне редко. Но недели две назад в дивизии оказались два четырнадцатилетних безусых паренька из партизанского отряда, действующего в родных Саньке местах. Возвращаясь с задания, ребята заблудились, ушли на несколько десятков километров вперед, пересекли линию фронта и оказались у своих.

От них Санька узнал, что почти вся синявинская молодежь угнана на каторжные работы в Германию. Двоюродная племянница Саньки, шестнадцатилетняя Анна, уже совсем барышней стала и вместе с одногодкой–кавалером Валентином они – связные в партизанском отряде. От отправки в неметчину их спасла Хрестя, спрятав у себя в доме на чердаке. Днем они скрываются там, а ночью уходят на задания в партизанский отряд. Валентин по-мальчишечьи пылко и трогательно влюблен в Анну, оберегает ее, никуда не отпускает одну.

А на комендатуре висит объявление: за укрытие от оккупационных властей – расстрел...

Когда немцы вошли в деревню, сестре еще очень даже повезло. Фашисты мародерствовали: помимо расстрелов они отбирали у жителей все продовольствие. К Хресте и матери тоже в хату зашел белесый с глазами навыкате фриц: «Матка, яйки, мильх», – быстро и сбивчиво начал он. Но неожиданно с полатей русской печки свесилась русая головенка трехлетней Надюшки с огромными испуганными глазами.

Немец осекся. «О, киндер! – воскликнул он. – Матка, найн, найн!». И отчаянно замахал руками,показывая, что ему ничего не нужно.

А потом глаза гитлеровского солдата неожиданно засветились, он вытащил из кармана гимнастерки слегка пожелтевшую фотографию, на которой была изображена молодая светловолосая женщина с правильными чертами лица, а подле нее трое коротко стриженых ребят в темных курточках... Но этого ему показалось недостаточно, и, раскрыв походную сумку, он вытащил и положил на стол плитку слегка побелевшего твердого шоколада.

Санька неожиданно мотнул головой: где-то совсем рядом разорвался снаряд. «Отвлекся, забылся и почти уже начал засыпать стоя, – мелькнуло у него в сознании. – Нельзя так, пусть и в небольшом количестве, но я отвечаю за жизнь людей».

И он снова поднес бинокль к глазам, но увидел уже крепость, которую нужно атаковать, оборонительные позиции фашистов, разветвленную систему укреплений, подступы к центру города, артиллерийские позиции, окопы, траншеи. Оккупанты каждое здание превратили в неприступную крепость. Они понимали, что их поражение уже предопределено, и поэтому яростно дрались, ведя сумасшедший огонь с чердаков, окон, дверей, лестниц, подвалов.

Санька вспомнил, что, по словам пленных немцев, Великие Луки именуются «западным редутом фюрера». «Слишком богатая фантазия у вашего поганого фюрера, – с тихой ненавистью подумал он. – Мы вас, гадов, начали гнать и здесь, и под Сталинградом и будем бить до победного конца. Спасибо стойкости наших ребят, Ставке Верховного главнокомандующего, а еще генералу Морозу – русскому, трескучему, тридцатиградусному, тому ,что сильно помог и в 1812 году».

Неожиданно Михалев тихонько тронул Саньку за рукав: «Товарищ командир отделения, давно хочу попросить вас... Сильно запал мне в душу ваш трофейный парабеллум, сменяйте мне его на ТТ – пистолет очень хороший, рабочий, в бою вас не подведет».

Санька в глубине души недолюбливал свой трофей: слишком громоздкий, тяжелый и, главное, фашистский. Парабеллум достался ему в рукопашном бою с каким-то гитлеровским офицером, теперь уже покойным.

Командир вытащил трофей из кобуры и не глядя передал Михалеву, а спустя несколько секунд почувствовал в своей руке теплую рукоятку ТТ. «Свой, наш», – с удовлетворением подумал Санька. И взглянул на ефрейтора: Михалев преданно, не мигая, смотрел на него своими добродушными черными слегка раскосыми глазами. «Ну как есть гипнотизер», – весело подумал командир отделения и неожиданно вспомнил, что этот самый Михалев состоит на учете в особом отделе.

Коля Михалев – паренек из кубанской станицы, батька его – казачий атаман – во время гражданской войны погиб. Коля помнил его плохо, а младшие сестренки не помнили и вовсе. Нужду терпели страшную. Голодали. А тут вдруг в станице появилось чудо : из райцентра кино привезли. Денег на сеанс, хоть это и были какие-то гроши, у Коли не было. Но он так хотел попасть на фильм про Чапаева!

В какое-то мгновение Коле показалось, что у него помутилось сознание, он быстро схватил с земли возле клуба клочок разорванной квитанции и через несколько минут, с мольбой глядя в глаза, протянул его контролеру. Неожиданно тот оторвал от этой самой бумажки кусочек и медленно, как завороженный, произнес: «Проходи». Мальчику показалось, что контролер просто понял, как сильно Коля хочет попасть в кино.

То же самое Михалев проделал на второй и на третий день, пока это не увидел местный милиционер. Колей сильно заинтересовались, проверили, и оказалось, что он обладает редкими способностями: практически любому человеку может внушить все, что захочет. С тех пор Михалев и находится на особом учете.

С усилием оторвав взгляд от ефрейтора, Санька снова с тоской вспомнил о Васе Литвине: нет его рядом и уже не будет больше никогда. Все это случилось несколькими сутками раньше, глухой звездной ночью, когда стрелковый полк неожиданно получил приказ пройти через минное поле, за которым находились невидимые позиции противника. По донесению разведки, поле это было смешанным, то есть на нем находились как противопехотные, так и противотанковые мины.

Стоял жуткий мороз, аж до самых костей пробирало. К Саньке подошел командир полка. Согласно приказу он должен был идти направляющим, то есть вести за собой. Но командир обратился к более младшему по званию: «Знаешь, Сашок, я хочу тебя попросить: у меня дома жена, четверо детей – не могу я идти первым. Веди полк ты».

Санька молча кивнул головой: смотреть смерти в глаза ему не привыкать, до сих пор только тремя легкими ранениями отделывался. Да и прав командир полка: семьей он еще не успел обзавестись. Не то чтобы он девчонкам не нравился, скорее наоборот, иногда в шутку приходилось отбиваться от них. Но вот той самой, единственной, которая бы в душу до смертного вздоха запала, – такой солдат в своей жизни повстречать еще не успел. Мать, конечно, жалко. Ну а разве у других бойцов нет матерей?

Отдав команду, Санька, молча, уверенно пошел вперед. Над ним, как когда-то в детстве, раскинулся огромный темный шатер с целой кучей мерцающих бутончиков звезд. Из одной старинной книги он когда-то узнал, что человеческая жизнь у древних славян уподоблялась звезде: родился человек – зажглась на небе новая звездочка, помер – и звездочка с неба летит вниз.

Неожиданно одна из звезд, ярко вспыхнув, вдруг стала падать вниз. «Надо бы желание загадать», – скорее машинально подумал Санька. Вдруг он услышал, как где-то сбоку кто-то слабо вскрикнул. И неожиданно земля содрогнулась, застонала от взрыва. «Мина», – тихо охнул солдат. Он инстинктивно дернулся назад и замер от ужаса: клавиатура от Васиной гармони лежала у самых его ног. Он было метнулся в Васину сторону.

«Назад, – хрипло рявкнул командир полка. – Туда же захотел? Не поможешь ты ему ничем. Уже не поможешь». Санька безотчетно поддался его команде и вновь оказался впереди процессии.

«Прощай, друг, – тихо глотая слезы и продолжая свой путь, думал он, – ты был единственным и лучшим моим другом и великолепным гармонистом в нашем полку. А помнишь, как мы мечтали, что закончится война и вдвоем поедем куда-нибудь далеко-далеко на Север строить новый город? Я повстречаю там хорошую девушку, и ты будешь главным гостем на моей свадьбе, которая будет петь и плясать до утра...».

Неожиданно сзади земля снова затряслась, а затем еще и еще. Командир полка в конечном итоге был доволен: всего-то при переходе потеряли девятнадцать человек. Могло быть намного хуже.

«Ну, Сашок, держи пять», – когда все закончилось, сказал он Саньке и протянул красноватую мясистую руку. Солдат посмотрел на него пустыми глазами и резко отвернулся...

Анна ПОПОВА